Три портрета - Страница 9

Через четверть часа он уже сидел в коляске с своим слугой.

В этот день старика Рогачева не было дома. Он поехал в уездный город закупать мухояру на кафтаны своим челядинцам. Павел Афанасьевич сидел у себя в кабинете и рассматривал коллекцию полинявших бабочек. Приподняв брови и вытянув губы, он осторожно переворачивал булавкой хрупкие крылышки «ночного сфинкса», как вдруг почувствовал у себя на плече небольшую, но тяжелую руку. Он оглянулся – перед ним стоял Василий.

– Здравствуйте, Василий Иванович, – проговорил он не без некоторого изумления.

Василий посмотрел на него и сел перед ним на стул.

Павел Афанасьевич улыбнулся было... да взглянул на Василья, опустился, раскрыл рот и сложил руки.

– А скажите-ка, Павел Афанасьевич, – заговорил вдруг Василий, – скоро ли вы намерены сыграть свадебку?

– Я?.. скоро... конечно... я, с моей стороны... впрочем, как вы и ваша сестрица... я, с моей стороны, готов хоть завтра.

– Прекрасно, прекрасно. Вы человек весьма нетерпеливый, Павел Афанасьевич.

– Как это-с?

– Слушайте, – прибавил Василий Иванович, вставая, – я все знаю; вы меня понимаете, и я вам приказываю без отлагательства, завтра же жениться на Ольге.

– Позвольте, позвольте, однако ж, – возразил Рогачев, не поднимаясь с места, – вы мне приказываете? Я сам искал руки Ольги Ивановны, и мне нечего приказывать... признаюсь, Василий Иванович, я вас что-то не понимаю.

– Не понимаешь?

– Нет, право, не понимаю-с.

– Даешь ты мне слово жениться на ней завтра же?

– Да помилуйте, Василий Иванович... не сами ли вы неоднократно откладывали нашу свадьбу? Без вас она бы уже давно состоялась. И теперь я и не думаю отказываться. Что же значат ваши угрозы, ваши настоятельные требования?

Павел Афанасьевич отер пот с лица.

– Даешь ли ты мне слово? говори: да или нет? – повторил с расстановкой Василий.

– Извольте... даю-с, но...

– Хорошо. Помни же... А она во всем призналась.

– Кто призналась?

– Ольга Ивановна.

– Да в чем призналась?

– Да что вы передо мной-то притворяетесь, Павел Афанасьевич? Я ведь вам не чужой.

– В чем я притворяюсь? Я вас не понимаю, не понимаю, решительно не понимаю. В чем могла Ольга Ивановна признаться?

– В чем? Вы мне надоели! Известно в чем.

– Убей меня бог...

– Нет, я тебя убью – если ты на ней не женишься... понимаешь?

– Как!.. – Павел Афанасьевич вскочил и остановился перед Васильем. – Ольга Ивановна... вы говорите...

– Ловок, братец, ты ловок, признаюсь, – Василий с улыбкой потрепал его по плечу, – даром что на вид смирен...

– Боже мой, боже!.. Вы меня с ума сводите... Что вы хотите сказать, объяснитесь, ради бога!

Василий нагнулся к нему и шепнул ему что-то на ухо.

Рогачев вскрикнул:

– Как?.. я?

Василий топнул ногой.

– Ольга Ивановна? Ольга?..

– Да... ваша невеста...

– Моя невеста... Василий Иванович... она... она... да я ж ее и знать не хочу! – закричал Павел Афанасьевич. – Бог с ней совсем! за кого вы меня принимаете? Обмануть меня – меня обмануть... Ольга Ивановна, не грешно вам, не совестно вам... (Слезы брызнули у него из глаз.) Спасибо вам, Василий Иванович, спасибо... А я ее и знать теперь не хочу! не хочу! не хочу! и не говорите... Ах, мои батюшки – вот до чего я дожил! Хорошо же, хорошо!

– Полно вам ребячиться, – заметил хладнокровно Василий Иванович. – Помните, вы мне дали слово: завтра свадьба.

– Нет, этому не бывать! Полноте, Василий Иванович, опять-таки скажу вам – за кого вы меня принимаете? много чести: покорно благодарим-с. Извините-с.

– Как угодно! – возразил Василий. – Доставайте шпагу.

– Как шпагу... зачем шпагу?

– Зачем? А вот зачем.

Василий вынул свою французскую тонкую, гибкую шпагу и слегка согнул ее об пол.

– Вы хотите... со мной... драться?..

– Именно.

– Но, Василий Иванович, помилуйте, войдите в мое положение. Как же я могу, посудите сами, после того, что вы мне сказали... я честный человек, Василий Иванович, я дворянин.

– Вы дворянин, вы честный человек – так извольте же со мной драться.

– Василий Иванович!

– Вы, кажется, робеете, господин Рогачев?

– Я вовсе не робею, Василий Иванович. Вы думали запугать меня, Василий Иванович. Вот, дескать, я его пугну, он и струсит, он на все тотчас и согласится... Нет, Василий Иванович, я такой же дворянин, как и вы, хотя воспитания столичного не получил действительно, и запугать вам меня не удастся, извините.

– Очень хорошо, – возразил Василий, – где же ваша шпага?

– Ерошка! – закричал Павел Афанасьевич.

Вошел человек.

– Достань мне шпагу – там, ты знаешь, на чердаке... поскорей...

Ерошка вышел. Павел Афанасьевич вдруг чрезвычайно побледнел, торопливо снял шлафрок, надел кафтан рыжего цвета с стразовыми большими пуговицами... намотал на шею галстух... Василий глядел на него и перебирал пальцами правой руки.

– Так что ж? драться нам, Павел Афанасьевич?

– Драться так драться, – возразил Рогачев и торопливо застегнул камзол.

– Эй, Павел Афанасьевич, послушайся моего совета: женись... что тебе... А я, поверь мне...

– Нет, Василий Иванович, – перебил его Рогачев. – Вы меня, я знаю, либо убьете, либо изувечите; но чести своей я терять не намерен, умирать так умирать.

Ерошка вошел и трепетно подал Рогачеву старенькую шпажонку в кожаных, истресканных ножнах. В то время все дворяне носили шпаги при пудре; но степные помещики пудрились раза два в год. Ерошка отошел к дверям и заплакал. Павел Афанасьевич вытолкал его вон из комнаты.

– Однако, Василий Иванович, – заметил он с некоторым смущением, – я не могу сейчас с вами драться: позвольте отложить нашу дуэль до завтра; батюшки нет дома; да и дела мои, на всякий случай, не худо привести в порядок.